Маргарита Минина - Марго и демиург. Роман
После ухода АМ я, понятное дело, разрыдалась и неожиданно для себя прижалась лицом к собственной руке, в том месте чуть ниже локтя, где все еще чувствовала (и продолжала чувствовать еще долго) прикосновение его губ…
***
Через два дня я вновь появилась в школе. И все пошло по-прежнему – уроки, репетиции, будто визита ко мне АМ не было и в помине. Вернее, кое-что как раз изменилось. Он явно стал реже смотреть на меня, как бы нарочито избегая возможного скрещения взглядов. Я, конечно, вся извелась и постоянно задавала себе вопросы: «Уж не обидела ли я его чем-то? Не разочаровала ли? Не следует ли мне извиниться (хотя и непонятно – за что)? А, может, он стыдится своей передо мной искренности? Считает ее слабостью и стыдится? Мой глупый, мой гордый мавр!»
Я терзалась, как простодушная дурочка, которой, в сущности, и была.
Мысль о том, чтобы самой проявить инициативу, мне и в голову не приходила. Поэтому мне оставалось лишь одно – глубоко, но молча страдать. Что я и делала.
АМ, конечно, все понял, разгадал, какая буря противоречивых чувств сотрясает меня, но что никакого шага и даже намека на него от меня ждать не приходится, ибо робость, и только она, управляет моим поведением. «Что ж, если гора не идет к Магомету», – вероятно, подумал он. И через неделю на перемене, как ни в чем не бывало, подошел ко мне сам. Я задохнулась от волнения и радости.
– Привет, королева Марго! – сказал он. – После уроков дождись меня. Я тебя провожу домой. Договорились?
Ну, еще бы не договорились! Внутри меня все пело. Сразу после последнего урока я стояла у дверей школы, поджидая АМ. Ждать пришлось долго, потому что у него был еще один урок. А тут как раз выпал первый снег, и я перетаптывалась с ноги на ногу, которые за время ожидания совершенно замерзли. Но вот АМ, наконец, появился, и мы побрели в направлении моего дома, а снег хрустел под нашими ногами.
Мы пару минут шли молча. Но потом АМ первым заговорил:
– Слушай, королева Марго, мне показалось или нет? Мне кажется, что с тех пор, как я тебя навестил, что-то случилось. Я тебя тогда ничем не обидел?
– Вы? Меня?! – Искренне удивилась я. – Конечно, ничем. Я как раз думала, что это вы на меня за что-то обиделись. И даже хотела попросить прощения, только не знала – за что.
– Прямо гора с плеч, – заулыбался АМ. – Значит, это было всего лишь обоюдное недоразумение. Так сказать, ошибка восприятия. Что ж, я очень рад.
Вскоре мы дошли до моего подъезда, и дружески распрощались.
– Значит, у нас все как прежде? И мы остаемся друзьями? – спросил АМ.
Я радостно закивала, а он приветственно вскинул руку и поспешил к метро.
***
Через два дня АМ опять напросился ко мне в гости. Родителей не было, и мы тихо мирно пили чай и болтали. Разговор почему-то зашел о книжках. И тут я призналась ему, что уже давно прочитала «запрещенную» им к чтению «Лолиту».
– И как? Понравилось? – оживился АМ.
– Да так… – промямлила я, стараясь казаться совершенно равнодушной. – В общем, ерунда какая-то…
– Вот уж ни за что не поверю! – решительно затряс головой АМ. – Так не бывает.
Внезапно он придвинул свой стул вплотную к моему и вдруг ставшим хриплым голосом спросил:
– Ну, и как мне теперь тебя называть – Марго или лучше… Лолита?
При этих словах он внезапно обнял мои плечи левой рукой, а правую положил мне на грудь.
Я не знала, что делать, и застыла, вся пунцовая от стыда и смущения. Боясь пошевелиться, боясь дышать. Я понимала, что должна «по правилам» оттолкнуть его руку, но как я могла на это решиться – а вдруг он обидится? И больше уже никогда не захочет повторить это действие? Уже никогда-никогда не прикоснется ко мне? Это было бы еще более ужасно. И потом… я же была в нашу прошлую встречу ради него готова на всё. А теперь? Если ему это приятно, если это может хоть на миг уменьшить его страдания, то разве от меня убудет? Ах, не то это слово – «убудет». Вульгарно, и совсем не то… Вот так я и сидела, как дурочка. И млела… ибо это его прикосновение было мне тоже необыкновенно приятно. Сидела, пока не почувствовала, что его рука стала настойчивее ласкать мою грудь.
Только тогда я начала вяло отбиваться, произнося какие-то бессвязные слова:
– Так нельзя… Ну что же это… что вы такое делаете, АМ…
Но он не обращал на эти мои робкие попытки сопротивления никакого внимания, а только шептал мне прямо в ухо:
– Тихо, тихо, Марго… Я же тебя не съем. Ведь не съем же?.. Если бы ты знала, как меня… возбуждает, влечет… твоя грудь, ты бы… тогда бы…
Его настойчивость все усиливалось, а вот мое сопротивление угасало с каждой минутой. Во-первых, эти прикосновения вызывали во мне все более острые ощущения. Во-вторых, и в главных, он был для меня полубогом, и я была в него влюблена (после той встречи я уже знала это точно!). А, в-третьих, мне необычайно льстило, что и я ему, кажется, нравлюсь. И что мы с ним вступили или вступаем в пусть и не совсем понятные, но в особые отношения, о которых я несколько недель назад и помыслить не могла.
Словом, он сжимал мою грудь все более по-хозяйски, а потом вдруг подхватил меня, усадил себе на колени и, довольно больно вывернув мою шею, поцеловал прямо в губы. Буквально – впился в них. И, не прерывая этого поцелуя, стал пробираться ко мне под кофточку. А я только мелко дрожала, повторяла свое автоматическое «нет, нет, нет», когда он отпускал мои губы, чтобы набрать воздуха и… таяла от его все менее нежных оглаживаний. Вдруг я почувствовало, как что-то твердое неприятно уперлось в одну из моих ягодиц. Мне даже в голову не пришло – что это было на самом деле? Я решила, что это ключ или связка ключей в его кармане, и попросила куда-нибудь ее убрать.
– Вот именно ключ, – усмехнулся АМ и добавил фразу, показавшуюся мне бессмысленной, хотя это был ответ точно «по теме». – Ключ, подходящий к множеству дверей…
Тогда я, конечно, не знала ни процитированной им строки, ни самого стихотворения, ни его автора – Бродского. Но АМ, произнеся загадочные для меня слова, все-таки изменил позу, так что присутствия этого «ключа» я больше не чувствовала. Впрочем, он ни на миг не переставал целовать меня и крепко сжимать то одну, то другую мою грудь, залезая рукой под лифчик.
Он попытался полезть и ниже, но эти попытки я решительно пресекла, перехватив его руку, подняла ее на уровень своих губ и нежно поцеловала.
Мои родители могли вернуться в любую минуту, о чем я не замедлила ему сообщить.
– Ах, да, уже начало шестого. А я тут с тобой обо всем забыл… – спохватился он, и стал быстро собираться. В прихожей он еще раз поцеловал меня. И мои губы, до того момента холодные и неподатливые, впервые ответили ему.
***
Так началась моя двойная, вернее, даже тройная жизнь. В первой из них я была обычной школьницей – отсиживала положенное время на уроках и даже впопыхах выполняла домашние задания. Вторую мою жизнь полностью занимал театр. Хотя он и был школьным, но от самой школы я полностью его отделяла. А третья состояла из тайных встреч с АМ. И в этой жизни моя грудь уже полностью находилась в его власти. Я даже, превозмогая стыд, помогала ему расстегивать лифчик и, скажу честно, сама не могла дождаться того момента, когда он начнет целовать и покусывать мои соски, а я получу возможность (и право!) обхватить его голову, с нежностью перебирая русые пряди и до конца не веря, что все это происходит наяву.
Очень скоро выяснилось, что «визиты» АМ в мой дом были засечены. В один из не самых прекрасных дней ко мне неожиданно подошла Ленка Павлова и как бы мимоходом спросила с деланной небрежностью:
– Ну что, Марго, как продолжается твой рОман с «нашим всем»? – она явно имела в виду АМ.
Я несколько опешила: – Какой такой рОман? О чем ты?..
– Да ладно, брось. Все уже в курсе, что он к тебе домой шастает. Пока родители на службе. Скажи, ты ему уже «дала»?
Я вспыхнула и посоветовала ей заткнуть свою пасть. Но она в ответ только глумливо улыбнулась и пошла себе, прошипев на прощание: «Ага, все понятно – пока еще не блядь, а честная давалка».
Я едва сдержалась, чтобы не вцепиться ей в волосы, или того лучше – расквасить в кровь ее кукольную мордочку. И, конечно, при первой же встрече наедине рассказала все АМ. Не дословно, конечно, и даже не содержание разговора, а тот факт, что его визиты в мой дом стали уже достоянием общественности. Пусть даже нас заметила пока еще только одна Ленка, она уж не преминет рассказать об этом всем и каждому, да еще приврет от себя несуществующие детали (тут я покраснела, вспомнив – чем мы с АМ занимались всю предыдущую неделю).
– Да, дела… – нахмурился АМ. – Что ж, стены, как известно, имеют уши, а улица – глаза… Лены Павловой.
– Нет, АМ, я думаю, что это глаза не Ленки, а Славика Скворцова, – возразила я.
